Архимандрит Рафаил (Карелин)
О детях

Явстречал детей с недетским выражением лица, словно перекошенного судорогой злобы. Они с какой-то ненавистью смотрели на родителей, как будто хотели отомстить им за свое рождение. Я видел, как маленький ребенок на руках отца царапался, точно зверек, и бил его по лицу. Отец говорил, словно оправдываясь: «Мой сын нервный с самого рождения». Такие дети агрессивны; они ломают свои игрушки, хватают вещи в чужом доме и бросают на пол; с какой-то наглостью они смотрят на окружающих их людей; в храме они кричат, бегают во время службы, точно нарочно мешают людям молиться; иногда их взгляд бывает таким жестоким и мрачным, что кажется, это глаза демона, а не ребенка. Я однажды спросил схиархимандрита Серафима, как надо поступать с такими детьми, нужно ли совершать над ними чин на изгнание злых духов. Он ответил: «Некоторые из них действительно одержимы демоном или рождаются уже больными, особенно от пьяниц и наркоманов, но большинство из них не больны, а развращены неправильным воспитанием. Порою родители считают, что детей нельзя наказывать, а ведь грех живет даже в маленьком ребенке. Если его не пресекать, то грех будет разрастаться. Некоторые родители стараются исполнить все желания и прихоти своих детей, и те начинают требовать, чтобы отец и мать подчинялись каждому их слову. Так вырастают маленькие хамы, первыми жертвами которых становятся их собственные родители. Ребенка надо разумно наказывать, иначе он вырастет несчастным и неблагодарным человеком». Я спросил: «А как можно наказать ребенка, если ему всего один или два года?». Отец Серафим ответил: «Надо погрозить ему пальцем и строго сказать “нельзя”, и ребенок поймет. Он больше понимает тон голоса, которым ему говорят, чем слова». Я спросил опять, можно ли физически наказывать ребенка; не станет ли он от этого пугливым и нервным. Он ответил: «Иногда необходимо наказать ребенка, только надо делать это без злобы. Больше вреда нервам ребенка приносят родители, которые наказывают и тут же ласкают его, как бы извиняясь за наказание. Полезнее физически наказать ребенка, чем часами пилить его словами». Старец считал, что раньше, в старое время, лучше умели воспитывать детей; умеренная боль от ремня или розги вовсе не вредит ребенку, а отрезвляет его.

Однажды известный американский психолог Роджерс гостил в Тбилиси. От своих коллег он узнал, что здесь существует неофициальная группа молодежи, которая изучает психологические проблемы, особенно проблемы взаимоотношений и общения. Он заинтересовался их работой и выразил желание познакомиться с руководителем этой группы Виктором Криворотовым. После беседы с ним Роджерс сказал: «Вы хотите на основе христианской концепции решать вопросы психологии, например, вы даете ребенку уже готовую нравственную программу, а на самом деле надо создать условия для свободного развития естественного нравственного потенциала, заложенного в самом ребенке, без внешнего воздействия и принуждения». На это Криворотов ответил: «Если в своем саду вы создадите возможность для свободного роста и размножения всех растений без разбора и устраните вмешательство садовника, то сорняк заглушит цветы». Роджерс не смог ничего возразить и только произнес авторитарным тоном: «Этого не будет», почти буквально повторив известное выражение чеховского героя: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда». Присутствующие молча улыбнулись, и то слегка, чтобы не обидеть престарелого гуманиста, который был их гостем.
* * *

Несколько лет я служил настоятелем Свято-Георгиевской церкви в селе Илори. Этот храм всегда был очень почитаемым в Западной Грузии. В храме хранились две иконы, кованные из серебра, которые пожертвовал в церковь мегрельский князь Леван Дадиани. Они почитались чудотворными. Клятва перед иконой святого Георгия считалась священной и ненарушимой. В народе ходили предания о том, как за измену клятве, данной перед великомучеником Георгием Илорским, клятвопреступника постигало суровое наказание. Возмездие как тень преследовало его. Были случаи, когда подвергались бедствиям и даже полному исчезновению фамилии, в которых один из предков ложно клялся или нарушал слово, данное в Илорском храме. Слава о чудесах от икон святого Георгия, можно сказать, облетела всю Западную Грузию. Не было деревни, где не знали бы о силе великомученика Георгия, невидимо пребывающего в Илорском храме. Здесь многие получали исцеления, особенно от душевных болезней и того состояния, которое называется одержимостью демонами.

Во времена гонений, когда храм святого Георгия был закрыт, паломники не переставали ходить к его стенам, а местные жители с риском для себя сохранили иконы Великомученика, и когда храм вновь был открыт, то принесли их в церковь.

Множество паломников из Мегрелии приходило на поклонение святому Георгию, особенно в период от Пасхи до Пятидесятницы.

Однажды в Илори приехала женщина из Ткварчели с просьбой, чтобы я поехал причастить ее больного ребенка. Я взял Святые Дары, и мы отправились в город, находящийся в горах. Дорога представляла собой петли, как будто обвивающие горы. Вся окрестность утопала в зелени. Я первый раз был в Ткварчели; он расположен на нескольких площадках — широких горных полянах, возвышающихся друг над другом. Когда-то здесь было небольшое горное селение, но в этой местности нашли залежи угля, и деревня стала рабочим поселком, а затем быстро разрослась в город. Рассказывали, что река Гализга, протекающая мимо Ткварчели, раньше была прозрачной и чистой, как слеза. Старики говорили: «В Гализге половина воды, половина рыбы». Теперь она превратилась в черный мертвый поток, где промывают уголь. Там нет жизни, как в Мертвом море Палестины.

Многоэтажные дома в Ткварчели, построенные по стандарту, похожи друг на друга, как близнецы или отражения в зеркалах одного и того же лица. Мы поднялись на третий этаж и вошли в комнату. Мужчина, супруг моей спутницы, быстро поздоровался с нами и вышел. На кровати сидел ребенок, облокотившись на подушки. Когда я посмотрел на него, у меня затрепетало сердце, мне вспомнилась икона «Детство Иоанна Крестителя»: строгий, даже величественный вид был у этого десятилетнего мальчика, как будто он был не больным ребенком, прикованным неизлечимой болезнью к постели, а царевичем, принимающим гостей. Ребенок был слепым. Мать, сама фельдшерица, рассказала мне, что у него через три года после рождения обнаружили водянку мозга; врачи сказали, что жить ему недолго. «У нас в доме,— рассказывала она,— была икона Казанской Божией Матери, благословение от родителей. Я там же в палате, где лежал мой сын, бросилась на колени и представила, что я стою перед иконой Божией Матери. Я стала горячо молиться, чтобы сын мой не умер, чтобы Господь послал мне любой крест, только не смерть сына. И свершилось чудо. Мой сын остался жить, но был обречен всю жизнь проводить в постели: он ослеп и у него отнялись ноги. Я ухаживаю за ним, как за младенцем». Я задал вопрос, наверно, неуместный и грубый: «А если бы вы знали, что ваш сын будет таким страдальцем, то молились бы о его жизни?». Она посмотрела на меня как бы с укором и сказала: «Он — мое счастье, я люблю его больше всего на свете, мы молимся вместе с ним. Когда я на работе, то думаю: скорее бы прошло это время, и я побежала бы к своему сыну. Мы с моим мужем сменяем друг друга у постели ребенка; он также любит сына, но он неверующий, и для него болезнь ребенка еще большее горе, чем для меня. Мой сын иногда говорит мужу: «Почему мы не молимся с тобой, как с мамой?». Тот отвечает: «Ты молись, а я буду слушать тебя». Он неверующий, но умный человек и не хочет отравить своего сына ядом неверия».

Я видел в своей жизни великих старцев и подвижников, но дерзаю сказать, что почувствовал подобную благодать в этом десятилетнем слепом ребенке. Его мать сказала мне, что он постоянно молится: другой жизни у него нет.

Я исповедовал и причастил мальчика. Я рассказал ему об Иисусовой молитве, о книге, которая называется «Рассказы странника». Он внимательно слушал меня. На лице его была радость, тихая и глубокая радость от Причастия. Меня поразил еще тон его голоса. Обычно дети говорят эмоционально, как бы спешат поделиться тем, что они думают, что они видели, а он говорил со спокойствием и твердостью, как обычно говорят люди, прошедшие долгий жизненный путь. Это был ребенок-мученик и в то же время избранник Божий, я думаю, самый счастливый из своих сверстников.

Я видел в своей жизни благодатных детей, словно отмеченных особым знаком. Некоторых из них Господь берет к Себе в детстве, чтобы они не осквернились в болоте этого мира. Я видел одного умирающего ребенка: он упал в котел с кипятком и получил смертельные ожоги. Этому ребенку было три или четыре года. До этого мать часто приносила его в церковь для Причастия. Он умирал в тяжелых мучениях, но не кричал, не плакал; когда я пришел к нему, то он задал неожиданный для меня вопрос: «Почему хорошие дети умирают рано?». Я ответил: «Потому что их ждут Ангелы, чтобы взять к себе». Он закрыл глаза, и мне показалось, что он тихо улыбнулся на мои слова.

Я читал у одного из святых, что Господь принимает обращение человека во всякое время, но лучший возраст для духовной жизни — это детство, когда душа мягкая, как горячий воск. Поэтому лучший возраст для Иисусовой молитвы — раннее детство: чем раньше научить ей ребенка, тем лучше. Уже над новорожденным ребенком мать должна читать эту священную молитву. Ребенок ближе к духовному миру, чем мы. То, что мы пытаемся понять рассудком, он чувствует непосредственно и как бы впитывает в себя. Некоторые родители считают, что ребенок должен созреть, чтобы учить его христианству. Это великая ошибка. Душа ребенка обладает способностью особого духовного ви?дения и духовного проникновения, позже она теряет этот дар и становится похожей на молодое нежное дерево, которое постепенно обрастает жесткой корой. Есть предание о том, как к Сократу пришла мать с младенцем и спросила его, как надо воспитывать дитя. «Какого он возраста?» — спросил мудрец. «Ему только два года»,— ответила мать. «Поздно; его уже надо не воспитывать, а перевоспитывать»,— сказал Сократ.
* * *

Однажды меня вызвали в Зугдиди на погребение. Похороны в Мегрелии считаются одним из самых важных событий. Попрощаться с покойником и выразить соболезнование семье съезжаются родня и знакомые, до нескольких сот человек из разных городов и сел. В Мегрелии существует сложный ритуал — оплакивание покойника и его погребение с ярко выраженным и не лишенным некоторой торжественности трагизмом. Эта традиция ведет свое начало с античных времен, что дало повод древним историкам писать о «культе мертвых» в Колхиде (Западной Грузии).

Поминальная трапеза, как обычно, кончилась поздно, и меня пригласила к себе ночевать верующая семья, которая до этого не раз приезжала с другими богомольцами в Илори. Отец семейства — мегрел, скромный и даже застенчивый человек, в молодости каким-то образом, непонятным для меня, попал в заключение в Сибирь и там познакомился со своей будущей супругой. У них было двое детей, пяти и семи лет. В комнате на нижнем этаже, похожей на полупустую залу, горел бухар, спать никому не хотелось, и мы долго беседовали. В то время не было духовных школ и почти не осталось духовной литературы. Люди учились христианской вере по рассказам друг от друга, схватывая слова на лету. Разговор зашел о сухумских пустынниках. Хозяева спрашивали у меня, зачем надо людям уходить в горы, что они делают там. Я в ответ стал как мог рассказывать им о непрестанной Иисусовой молитве, которой занимаются в безмолвии пустынники. Мои радушные хозяева просили меня объяснить подробнее, что такое Иисусова молитва. Беседа продолжалась до полуночи. Мне казалось, что дети уже спят, но они, притаившись, слушали нас. На другой день перед отъездом хозяйка сказала мне: «Мой сын сегодня утром рассказал мне, что, послушав нашу беседу, он стал читать Иисусову молитву и повторял ее долго, пока не заснул. Он с удивлением говорил: “Как хорошо мне было этой ночью и утром, когда я проснулся, до сих пор у меня радость на сердце”». Мы попрощались, как родные. Меня отвезли назад в Илори, где я обнаружил сюрприз: в машину положили полную сумку провизии от поминального стола. В Мегрелии не принято готовить на похороны мясо, так что у нас была монашеская трапеза.

Я рассказал отцу Георгию (Булискерия) эту маленькую историю об Иисусовой молитве, и он сказал: «Очень хорошо, ребенок будет часто вспоминать эту молитву».

Мне рассказывали другой случай. Одна девушка поехала в Загорск, где старцы научили ее Иисусовой молитве, и она с тех пор старалась всегда иметь молитву в сердце и на устах. Через несколько лет она вышла замуж, но среди мирских забот и попечений не оставляла Иисусову молитву. Когда она готовилась стать матерью, то читала молитву вслух для того, чтобы ее слышало еще не родившееся дитя, и ей казалось, что ребенок во чреве молится вместе с ней. Затем после родов, когда она нянчила младенца, то читала над ним Иисусову молитву; тогда ребенок переставал плакать и затихал на ее руках. В ее комнате было несколько икон в святом углу, а на противоположной стене висели фотографии и картины. Она стала замечать, что ребенок часто устремлял свой взор в одну сторону — на икону Христа, сидящего на троне; долго и пристально смотрел он на этот образ, как будто узнавал давно знакомое и родное. Иногда выражение лица ребенка было такое, будто он видит кого-то в комнате, хочет сказать об этом, но не может.

Мать должна читать над головой своего младенца Евангелие и молитвы, особенно Иисусову молитву: это тот небесный бальзам, который она изливает на его душу. Когда ребенок начинает говорить, то первыми словами, которым должны обучить его родители, пусть будут имя Иисуса Христа и Иисусова молитва. Преподобный Иоанн Лествичник пишет, что когда человек проснется утром, то первой его мыслью должна быть мысль о Боге,— этим он освятит весь день (принесет начатки своих дел Богу). А детство — это утро жизни.

http://www.mgarsky-monastery.org/